В архиве Николая Воронина нашли необычную переписку с митрополитом Иларионом
10 января 2024
Просмотров: 1100
Чувство юмора присуще многим серьёзным учёным. Есть даже специальный термин – научный юмор, но не будем разделять восприятие смешного по профессиональному признаку: учёные отнюдь не зануды, и это главное. Этот вывод подтверждает один любопытный документ, найденный в архиве Николая Николаевича Воронина, профессора, доктора исторических наук, археолога, известного специалиста по древнерусскому зодчеству.
Архив – документы, фотографии, некоторые личные вещи – в прошлом году родные Николая Николаевича передали Владимиро-Суздальскому музею-заповеднику. Сейчас ведётся изучение этого наследия, и одна запись привлекла наше внимание своей неординарностью – это вольное или, скажем так, пародийное изложение событий, случившихся в Суздале в лето семь тысяч четыреста шестьдесят шестое от сотворения мира, то есть в 1958 году по новому стилю, когда в древнем городе велись большие археологические работы.
Происходившее в середине XX века изложено так, будто это было в старину. Текст изобилует древнерусскими словами и оборотами, а по сюжету якобы представляет собой переписку митрополита Суздальского Илариона (1631–1708) с двумя холопами архиерейского дома: Лёшкой Варгановым (в котором, конечно, угадывается известный архитектор-реставратор Алексей Дмитриевич Варганов) и Ивашкой Неверовым, уничижительно называющим себя шпынём, то есть шутом, насмешником (прототипа этого героя назвать пока затрудняемся, возможно, это отсылка к «каменных дел мастеру» XVII века Ивану Неверову).
Материал предваряет пояснение Николая Николаевича Воронина о том, как послание «из глубины веков» попало в руки советских учёных. Приём выбран вполне литературный, знакомый по многим произведениям, например, по «Театральному роману» Михаила Булгакова, а именно – рукопись найдена случайно, по стечению обстоятельств:
«Во время работ по отысканию несуществующего дворца Владимира Мономаха кандидат исторических наук П.А. Раппопорт обнаружил интереснейшие завалы от строительства Архиерейских палат, состоящие из битого большемерного кирпича. При расчистке этого некультурного слоя были найдены новые письменные источники для освещения жизни и культуры Суздаля той поры – часть переписки известного митрополита с его служками Лёшкой Варгановым и Ивашкой Неверовым. В отличие от обычных массовых письменных памятников, писавшихся на берёзовой коре, столбцы клеены из вполне культурной клетчатой бумаги без филиграней и писаны каким-то схожим с авторучкой инструментом, свидетельствующим о широкой грамотности людей митрополичьего двора в петровскую эпоху».
Переписка открывается коротким и крайне суровым внушением Илариона, пребывающего в Москве, Лёшке Варганову о дошедших до митрополита слухах про безобразия, творящиеся во граде Суждале:
«Сын боярский Микола со своими людьми на моём митрополичьем дворе потраву велику чинит, дабы ниспроврещи полаты мои и склад питейный, что у городового вала в заду. А опричь тово ведомо ми стало, яко смутися богохранимый град Суждаль до зела от непотребства оного Миколы с мужи и женки, иже с ними от царствующего града Москвы. А ты, раб худой, оному злому делу потачку даёшь и о государевом деле не радишь. И буде ты, Олешка, сие опустишь и не дозришь, бит будешь батоги нещадно по моему святительскому слову».
Чтобы избежать наказания, слуга, конечно же, оправдывается, подробно рассказывая о том, что вытворяют заезжие. А язык средневекового жителя и его понятия, экстраполируемые на современность, дают тот же комический эффект, на котором, по сути, построена комедия Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Но есть важное отличие. Если «Иван Васильевич…» – сугубо плод авторской фантазии, то записи из архива Николая Николаевича Воронина, несомненно, отражают подлинные события, просто изложены они в юмористическом ключе.
Это проявляется даже в мелочах. Например, начиная долгое оправдательное письмо, составитель его жалуется: «Ныне туг я стал на ухо, а окуляры из королевства Дацкого, окромя шуму во главе, никакой ослабы слуху моему не дають». Это известный факт: Алексей Дмитриевич Варганов был глуховат, лечился по этому поводу в Центральной кремлевской больнице, а потом ему выдали импортные очки в массивной оправе, куда был встроен слуховой аппарат.
Появление же возмутителей спокойствия автор письма расписал красочно и образно:
«Приехал ноне в Суждаль болярин Володимерской Микола сын Воронин, иже тако же по рухлядной части на Москве радит. И бысть приход его ужасен – на махине немецкой, зело пыхтящей и смердящей, с девки пригожими; да в той же махине привез Микола денежника осударева Вальку сына Янина с женкой лукавой Светланой, да горододельца немчина Пашку Раппопортова, да паки немца Гюрю Вагнерова, иже тощ и скорбен главой. А Валька Янин на осударевых хлебах у князя Ивана Петровского в хоромах на Воробьевых горах зело раздобрел, не то что скудоумный рабишко твой – сижу наг и гладен».
Сделаем необходимую сноску.
Валентин Лаврентьевич Янин (1929–2020) – знаменитый российский археолог, академик РАН, один из наиболее известных отечественных исследователей средневековой археологии. Павел Александрович Раппопорт (1913–1988) – советский историк архитектуры, археолог, доктор исторических наук. Георгий Карлович Вагнер (1908–1995) – советский и российский учёный, философ, искусствовед, историк искусства, доктор искусствоведения. Иван Петровский (1901–1973) – советский математик и деятель отечественного образования, с 1951 по 1973 годы – ректор МГУ им. М.В. Ломоносова.
В письме служки, впрочем, высоких регалий не приведено, зато перечислены многочисленные согрешения визитеров:
«И стали ноне оные сквалыжные и безбожные парни и девки на твоём митрополичьем дворе землю копати, ища добытка и злата. И три дня парились своими рукама, долгие канавы изрывая на твоих, владыко, огородах, что близ городской осыпи. А на нижайший им не подмог ни мало и работных людишек к ним отнюдь не допущал».
А вот дальше очень любопытный эпизод. Там упоминается сторонняя рабсила, привлечённая для археологических изысканий. В качестве таковой названы некие девы из монастыря Спаса – очевидно, Спасо-Евфимиева монастыря. Только в то время никаких организованных монашек там не было (как и во всём Суздале), а в бывшей обители располагалась женская колония для несовершеннолетних. Очевидно, договорившись с руководством этого учреждения, оттуда спецконтингент и задействовали.
«А ныне сын боярской Микола, шед в монастырь святаго Спаса, и сотвори ряд волий с игуменом прежепомянутой обители отцом Федором, дабы дал ему своих безделных невест Христовых с лопаты и ломы, чтобы двор твой митрополичий в конец разорити. И пришло оных монастырских девок несть числа с ломы кручеными и заступы и песни зазорными и вопли и потравили огороды жены моей Тамарки. И тая женка вопила на болярина Миколу на людех и страмила его слезно. Оный же Микола ни во что сие не ставил и паки, аки пес, огороды твои роет».
Учитывая то, что семья Алексея Варганова жила прямо в Суздальском кремле, в Благовещенской церкви, вполне возможно, что рядом был разбит личный огород, нарушенный во время археологических раскопок, что и вызвало неудовольствие супруги Тамары. К её негодованию, как видно из текста, учёные отнеслись спокойно: задачи, стоявшие перед ними, были важнее текущих семейных забот. Правда, и выполнение этих задач описано тоже с юмором:
«А девки его стрижены и в портках ходют бесстыдно да в платьях цветных, глазами семо и овамо обращая и главы умильно склоняя, и собирают не вем для какого дела горшки битые. И сквернит оной скуделью паперть дому твоего собора Пресвятой Богородицы, – моють бо тама в тазех белова немецкова железа оную рухлядь. А ходит Микола в окулярах темных, дабы не зреть на оное похабство и поругание дому твоему. А девка стриженая Зинка в таковых же окулярах бесперечь сидит у входа в святой храм и на стену оного зрит, лист бумаги аглицкой, ватман именуемой, перед очима имея и хитрость каменосечную зело дотошно воображая».
Переписка довольно объёмная – почти 16 страниц, так что всю её здесь воспроизвести сложно. Кроме того, передавая реальные события в образной, пародийной манере, она всё же является не научным, а скорее литературным артефактом, говорящим о человеческих качествах учёных: их способности к самоиронии, юмору, опять-таки, об обладании литературным талантом и т.д. Это очень занимательный текст, его легко и приятно читать – создан он с большой фантазией и вкусом, проявляемыми даже в описании обычных житейских забав:
«В полудни идут оные безбожные рухлядщики на реку, Каменку зовумую, и плещутся вкупе с девками в воду. А девки зело пригожи и мало одеяния на себе имут – токмо перси малость прикрыты да на чреслах порточки малые. А Валька Янин под девки ныряет и зад из воды почасту кажет – шустер денежник, даром что брюхат. А Гюря Вагнеров, мало покунав телеса, стоя на березе, скорбными очима на сие зрит, порточки малые на себе суша; мню, яко в пресветлый рай попадет – чюден бо и тих до зела. И зрел яз нижайший сие паскудство со омерзением велием и кажный день тайно от супружницы моей Тамарки на оное из кущи ивовой зрю».
Само собой, записи эти делались «для себя», вряд ли кто-то тогда, 65 лет назад, думал, что их будут изучать и тем более печатать. Поэтому автор – или авторы? – этой эпистолы, вероятнее всего, создавали её для узкого круга посвящённых, просто на память. Что ж, тем интереснее этот «дружеский самиздат», тем более что учёные, как люди культурные, даже отдельные пикантные места подавали достаточно тактично:
«Намеднись об вечер сидели оные парни и девки под топольцами малыми в садочке близ своих хором в канун святаго Владимира. И оная женщина понудиша мужика своего Вальку Янина срамные песни пети и оной Валька оные пел втихую, а что пел, во очки датцкие не полезло, а девки смеялись зазорно. Туто же вскинул Гюря Вагнеров на верши из горницы сосуд с питием и пиша из оного и биша воблой вяленой и оную со скрежетом зубовным терзаша. И приблудился к ним туто гугнивый отрок голоусый, Гелий рекомый, иже за юницей Ольгой такожде влачася, и понуждал сборище купатися в нощи насупротив святей Богородицы в Каменке. Токмо от сего греха Бог упас и Микола возбрани».
Отписка шпыня митрополичьего дома Ивашки Неверова, также призванного следить за «московскими ворами», содержит новые интересные подробности, например, такие:
«А немчин Гюря Вагнеров намеднись в тайной посылке был от Миколы в Володимире и в Боголюбове монастыри. И долго оной Гюря полозил у врат храма Пресвятой Богородицы к земле припадая и некии дырки на камени белом числя – не вем, пошто Миколе дырки сии сдались. А после оный немчишко в богоспасаемый град Володимир переметнуся и тамо рухлядь всякую шаровным строением, сиречь краскы, на листах воображая. И придела к кочету Миколину, иже некогда ископан им во храме Богородицы бысть, хвост лвов в и позе зверины, и преобразился оный кочет в чудище злострастно. И Микола зело этому радовался, зане чудо новое бысть пресвятыя Богородицы Володимерския».
Отъезд возмутителей спокойствия из Суздаля, судя по докладу Ивашки Неверова митрополиту Илариону , тоже не обошёлся без приключений. Во-первых, случился конфликт в Юрьеве-Польском, во-вторых, группа едва не заблудилась:
«И дней неколицим минувшим покинуша Микола со другы и девки своя твоего святительства град и ехаша на Москву не путём, а некако напрасно через грады Юриев и Переславль. И тамо Лешкины шпыни их поимаша и смотреша грамоты их с пристрастием, хотеша бо стрелецкой голова пьяной их в некоем извете уличити и на чепь посадити. Токмо Бог сего не допустил и отъехаша из Юрьева с миром. И заблудиша об вечер не вем в каком лесе близ веси незнаемой, Пенье именуемой, и ста машина немецкая в чаще непроходней и темней, яко вознице оной скверно ругатися. Токмо и здесь по молитве Миколиной изведе его Бог из гибели беспутной и во град Переславль в Горицы на озере в нощи приведе. Тамо конопатой Коська Иванов оных мучеников на сеннице велией упокои. Токмо и дух трав озерных не дасть им упокоя, яко путь бысть на исходе и Суждаль, аки некое сладкое сонное видение в небылое удаляшеся. Не зазри, владыка святой, моего убожества и слабости сердца моего, зане жалостно ми стало до зела, и оных рухлядников не зазри».
На этой лирической ноте материал заканчивается… А жизнь – продолжалась. Когда происходили описываемые события, уже готовилось распоряжение Совета министров СССР об образовании Владимиро-Суздальского музея-заповедника. Оно вышло 11 сентября 1958 года. Первым руководителем музея был Алексей Дмитриевич Варганов. Вскоре он перешёл на другую работу, но до конца жизни занимался любимым делом – реставрацией и восстановлением исторических памятников Владимирской земли.
Архив Николая Николаевича Воронина теперь у нас. Сейчас в музее, в здании Палат, готовится к открытию постоянная модульная экспозиция «in memoriam», где будут представлены личные вещи Н.Н. Воронина из фондов музея и недавно переданных его семьей. Возможно, среди экспонатов будет переписка, о которой говорилось выше. Большой научный интерес она едва ли представляет, но, без сомнения, это будет необычный и оригинальный раритет будущей экспозиции.
Фотографии:
1. Воронин Николай Николаевич и Раппопорт Павел Александрович на раскопе у церкви Покрова на Нерли
2. Портрет Варганова Алексея Дмитриевича на фоне южного притвора Рождественского собора в г. Суздаля
3. Снегирев Владимир Михайлович и Варганов Алексей Дмитриевич на берегу Каменки. Лето 1952 г.
4. Портрет Варгановых Алексея Дмитриевича и Тамары Ивановны. 1947 г.
Архив – документы, фотографии, некоторые личные вещи – в прошлом году родные Николая Николаевича передали Владимиро-Суздальскому музею-заповеднику. Сейчас ведётся изучение этого наследия, и одна запись привлекла наше внимание своей неординарностью – это вольное или, скажем так, пародийное изложение событий, случившихся в Суздале в лето семь тысяч четыреста шестьдесят шестое от сотворения мира, то есть в 1958 году по новому стилю, когда в древнем городе велись большие археологические работы.
Происходившее в середине XX века изложено так, будто это было в старину. Текст изобилует древнерусскими словами и оборотами, а по сюжету якобы представляет собой переписку митрополита Суздальского Илариона (1631–1708) с двумя холопами архиерейского дома: Лёшкой Варгановым (в котором, конечно, угадывается известный архитектор-реставратор Алексей Дмитриевич Варганов) и Ивашкой Неверовым, уничижительно называющим себя шпынём, то есть шутом, насмешником (прототипа этого героя назвать пока затрудняемся, возможно, это отсылка к «каменных дел мастеру» XVII века Ивану Неверову).
Материал предваряет пояснение Николая Николаевича Воронина о том, как послание «из глубины веков» попало в руки советских учёных. Приём выбран вполне литературный, знакомый по многим произведениям, например, по «Театральному роману» Михаила Булгакова, а именно – рукопись найдена случайно, по стечению обстоятельств:
«Во время работ по отысканию несуществующего дворца Владимира Мономаха кандидат исторических наук П.А. Раппопорт обнаружил интереснейшие завалы от строительства Архиерейских палат, состоящие из битого большемерного кирпича. При расчистке этого некультурного слоя были найдены новые письменные источники для освещения жизни и культуры Суздаля той поры – часть переписки известного митрополита с его служками Лёшкой Варгановым и Ивашкой Неверовым. В отличие от обычных массовых письменных памятников, писавшихся на берёзовой коре, столбцы клеены из вполне культурной клетчатой бумаги без филиграней и писаны каким-то схожим с авторучкой инструментом, свидетельствующим о широкой грамотности людей митрополичьего двора в петровскую эпоху».
Переписка открывается коротким и крайне суровым внушением Илариона, пребывающего в Москве, Лёшке Варганову о дошедших до митрополита слухах про безобразия, творящиеся во граде Суждале:
«Сын боярский Микола со своими людьми на моём митрополичьем дворе потраву велику чинит, дабы ниспроврещи полаты мои и склад питейный, что у городового вала в заду. А опричь тово ведомо ми стало, яко смутися богохранимый град Суждаль до зела от непотребства оного Миколы с мужи и женки, иже с ними от царствующего града Москвы. А ты, раб худой, оному злому делу потачку даёшь и о государевом деле не радишь. И буде ты, Олешка, сие опустишь и не дозришь, бит будешь батоги нещадно по моему святительскому слову».
Чтобы избежать наказания, слуга, конечно же, оправдывается, подробно рассказывая о том, что вытворяют заезжие. А язык средневекового жителя и его понятия, экстраполируемые на современность, дают тот же комический эффект, на котором, по сути, построена комедия Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Но есть важное отличие. Если «Иван Васильевич…» – сугубо плод авторской фантазии, то записи из архива Николая Николаевича Воронина, несомненно, отражают подлинные события, просто изложены они в юмористическом ключе.
Это проявляется даже в мелочах. Например, начиная долгое оправдательное письмо, составитель его жалуется: «Ныне туг я стал на ухо, а окуляры из королевства Дацкого, окромя шуму во главе, никакой ослабы слуху моему не дають». Это известный факт: Алексей Дмитриевич Варганов был глуховат, лечился по этому поводу в Центральной кремлевской больнице, а потом ему выдали импортные очки в массивной оправе, куда был встроен слуховой аппарат.
Появление же возмутителей спокойствия автор письма расписал красочно и образно:
«Приехал ноне в Суждаль болярин Володимерской Микола сын Воронин, иже тако же по рухлядной части на Москве радит. И бысть приход его ужасен – на махине немецкой, зело пыхтящей и смердящей, с девки пригожими; да в той же махине привез Микола денежника осударева Вальку сына Янина с женкой лукавой Светланой, да горододельца немчина Пашку Раппопортова, да паки немца Гюрю Вагнерова, иже тощ и скорбен главой. А Валька Янин на осударевых хлебах у князя Ивана Петровского в хоромах на Воробьевых горах зело раздобрел, не то что скудоумный рабишко твой – сижу наг и гладен».
Сделаем необходимую сноску.
Валентин Лаврентьевич Янин (1929–2020) – знаменитый российский археолог, академик РАН, один из наиболее известных отечественных исследователей средневековой археологии. Павел Александрович Раппопорт (1913–1988) – советский историк архитектуры, археолог, доктор исторических наук. Георгий Карлович Вагнер (1908–1995) – советский и российский учёный, философ, искусствовед, историк искусства, доктор искусствоведения. Иван Петровский (1901–1973) – советский математик и деятель отечественного образования, с 1951 по 1973 годы – ректор МГУ им. М.В. Ломоносова.
В письме служки, впрочем, высоких регалий не приведено, зато перечислены многочисленные согрешения визитеров:
«И стали ноне оные сквалыжные и безбожные парни и девки на твоём митрополичьем дворе землю копати, ища добытка и злата. И три дня парились своими рукама, долгие канавы изрывая на твоих, владыко, огородах, что близ городской осыпи. А на нижайший им не подмог ни мало и работных людишек к ним отнюдь не допущал».
А вот дальше очень любопытный эпизод. Там упоминается сторонняя рабсила, привлечённая для археологических изысканий. В качестве таковой названы некие девы из монастыря Спаса – очевидно, Спасо-Евфимиева монастыря. Только в то время никаких организованных монашек там не было (как и во всём Суздале), а в бывшей обители располагалась женская колония для несовершеннолетних. Очевидно, договорившись с руководством этого учреждения, оттуда спецконтингент и задействовали.
«А ныне сын боярской Микола, шед в монастырь святаго Спаса, и сотвори ряд волий с игуменом прежепомянутой обители отцом Федором, дабы дал ему своих безделных невест Христовых с лопаты и ломы, чтобы двор твой митрополичий в конец разорити. И пришло оных монастырских девок несть числа с ломы кручеными и заступы и песни зазорными и вопли и потравили огороды жены моей Тамарки. И тая женка вопила на болярина Миколу на людех и страмила его слезно. Оный же Микола ни во что сие не ставил и паки, аки пес, огороды твои роет».
Учитывая то, что семья Алексея Варганова жила прямо в Суздальском кремле, в Благовещенской церкви, вполне возможно, что рядом был разбит личный огород, нарушенный во время археологических раскопок, что и вызвало неудовольствие супруги Тамары. К её негодованию, как видно из текста, учёные отнеслись спокойно: задачи, стоявшие перед ними, были важнее текущих семейных забот. Правда, и выполнение этих задач описано тоже с юмором:
«А девки его стрижены и в портках ходют бесстыдно да в платьях цветных, глазами семо и овамо обращая и главы умильно склоняя, и собирают не вем для какого дела горшки битые. И сквернит оной скуделью паперть дому твоего собора Пресвятой Богородицы, – моють бо тама в тазех белова немецкова железа оную рухлядь. А ходит Микола в окулярах темных, дабы не зреть на оное похабство и поругание дому твоему. А девка стриженая Зинка в таковых же окулярах бесперечь сидит у входа в святой храм и на стену оного зрит, лист бумаги аглицкой, ватман именуемой, перед очима имея и хитрость каменосечную зело дотошно воображая».
Переписка довольно объёмная – почти 16 страниц, так что всю её здесь воспроизвести сложно. Кроме того, передавая реальные события в образной, пародийной манере, она всё же является не научным, а скорее литературным артефактом, говорящим о человеческих качествах учёных: их способности к самоиронии, юмору, опять-таки, об обладании литературным талантом и т.д. Это очень занимательный текст, его легко и приятно читать – создан он с большой фантазией и вкусом, проявляемыми даже в описании обычных житейских забав:
«В полудни идут оные безбожные рухлядщики на реку, Каменку зовумую, и плещутся вкупе с девками в воду. А девки зело пригожи и мало одеяния на себе имут – токмо перси малость прикрыты да на чреслах порточки малые. А Валька Янин под девки ныряет и зад из воды почасту кажет – шустер денежник, даром что брюхат. А Гюря Вагнеров, мало покунав телеса, стоя на березе, скорбными очима на сие зрит, порточки малые на себе суша; мню, яко в пресветлый рай попадет – чюден бо и тих до зела. И зрел яз нижайший сие паскудство со омерзением велием и кажный день тайно от супружницы моей Тамарки на оное из кущи ивовой зрю».
Само собой, записи эти делались «для себя», вряд ли кто-то тогда, 65 лет назад, думал, что их будут изучать и тем более печатать. Поэтому автор – или авторы? – этой эпистолы, вероятнее всего, создавали её для узкого круга посвящённых, просто на память. Что ж, тем интереснее этот «дружеский самиздат», тем более что учёные, как люди культурные, даже отдельные пикантные места подавали достаточно тактично:
«Намеднись об вечер сидели оные парни и девки под топольцами малыми в садочке близ своих хором в канун святаго Владимира. И оная женщина понудиша мужика своего Вальку Янина срамные песни пети и оной Валька оные пел втихую, а что пел, во очки датцкие не полезло, а девки смеялись зазорно. Туто же вскинул Гюря Вагнеров на верши из горницы сосуд с питием и пиша из оного и биша воблой вяленой и оную со скрежетом зубовным терзаша. И приблудился к ним туто гугнивый отрок голоусый, Гелий рекомый, иже за юницей Ольгой такожде влачася, и понуждал сборище купатися в нощи насупротив святей Богородицы в Каменке. Токмо от сего греха Бог упас и Микола возбрани».
Отписка шпыня митрополичьего дома Ивашки Неверова, также призванного следить за «московскими ворами», содержит новые интересные подробности, например, такие:
«А немчин Гюря Вагнеров намеднись в тайной посылке был от Миколы в Володимире и в Боголюбове монастыри. И долго оной Гюря полозил у врат храма Пресвятой Богородицы к земле припадая и некии дырки на камени белом числя – не вем, пошто Миколе дырки сии сдались. А после оный немчишко в богоспасаемый град Володимир переметнуся и тамо рухлядь всякую шаровным строением, сиречь краскы, на листах воображая. И придела к кочету Миколину, иже некогда ископан им во храме Богородицы бысть, хвост лвов в и позе зверины, и преобразился оный кочет в чудище злострастно. И Микола зело этому радовался, зане чудо новое бысть пресвятыя Богородицы Володимерския».
Отъезд возмутителей спокойствия из Суздаля, судя по докладу Ивашки Неверова митрополиту Илариону , тоже не обошёлся без приключений. Во-первых, случился конфликт в Юрьеве-Польском, во-вторых, группа едва не заблудилась:
«И дней неколицим минувшим покинуша Микола со другы и девки своя твоего святительства град и ехаша на Москву не путём, а некако напрасно через грады Юриев и Переславль. И тамо Лешкины шпыни их поимаша и смотреша грамоты их с пристрастием, хотеша бо стрелецкой голова пьяной их в некоем извете уличити и на чепь посадити. Токмо Бог сего не допустил и отъехаша из Юрьева с миром. И заблудиша об вечер не вем в каком лесе близ веси незнаемой, Пенье именуемой, и ста машина немецкая в чаще непроходней и темней, яко вознице оной скверно ругатися. Токмо и здесь по молитве Миколиной изведе его Бог из гибели беспутной и во град Переславль в Горицы на озере в нощи приведе. Тамо конопатой Коська Иванов оных мучеников на сеннице велией упокои. Токмо и дух трав озерных не дасть им упокоя, яко путь бысть на исходе и Суждаль, аки некое сладкое сонное видение в небылое удаляшеся. Не зазри, владыка святой, моего убожества и слабости сердца моего, зане жалостно ми стало до зела, и оных рухлядников не зазри».
На этой лирической ноте материал заканчивается… А жизнь – продолжалась. Когда происходили описываемые события, уже готовилось распоряжение Совета министров СССР об образовании Владимиро-Суздальского музея-заповедника. Оно вышло 11 сентября 1958 года. Первым руководителем музея был Алексей Дмитриевич Варганов. Вскоре он перешёл на другую работу, но до конца жизни занимался любимым делом – реставрацией и восстановлением исторических памятников Владимирской земли.
Архив Николая Николаевича Воронина теперь у нас. Сейчас в музее, в здании Палат, готовится к открытию постоянная модульная экспозиция «in memoriam», где будут представлены личные вещи Н.Н. Воронина из фондов музея и недавно переданных его семьей. Возможно, среди экспонатов будет переписка, о которой говорилось выше. Большой научный интерес она едва ли представляет, но, без сомнения, это будет необычный и оригинальный раритет будущей экспозиции.
Фотографии:
1. Воронин Николай Николаевич и Раппопорт Павел Александрович на раскопе у церкви Покрова на Нерли
2. Портрет Варганова Алексея Дмитриевича на фоне южного притвора Рождественского собора в г. Суздаля
3. Снегирев Владимир Михайлович и Варганов Алексей Дмитриевич на берегу Каменки. Лето 1952 г.
4. Портрет Варгановых Алексея Дмитриевича и Тамары Ивановны. 1947 г.
